Нелли Шульман - Вельяминовы – Время Бури. Книга первая
– Пейте кофе, – посоветовал он, – моя жена варила, утром. Александр Македонский, как известно, отбирая солдат, давал им пощечину. Покрасневших людей, он ставил в первые ряды, а побледневших…,
– Во вторые, – кофе был крепким и горьким. Вытащив из кармана пиджака пачку папирос, Меир вопросительно посмотрел на собеседника. Мужчина кивнул.
– Во вторые, – повторил Меир, – потому что такие солдаты, хоть и не бросаются на врага, очертя голову, однако и они хороши в бою. Они выносливей. Бледнеть я тоже умею, – Меир, сам того не ожидая, рассмеялся.
– Не сомневаюсь, мистер Горовиц, – одобрительно заметил его собеседник. Он представился мистером Алленом Даллесом, работником, Государственного Департамента и секретарем Совета по Международным Отношениям. Меир слышал о них, краем уха. В Совет входили и демократы, и республиканцы. Неправительственная организация, Совет, как говорили, неофициально определял внешнюю политику страны.
– Я не дипломат, мистер Даллес, – растерянно, покашлял юноша, – я агент Бюро по Расследованиям, занимаюсь финансовыми преступлениями. Мистер Гувер….,
– Мистер Гувер поддерживает наше предложение, – прервал его Даллес, – он вас порекомендовал, мистер Горовиц. Не беспокойтесь, вы вернетесь в Бюро, после отпуска. На какое-то время, разумеется, – в окне проносились мирные, сонные городки Нью-Джерси.
Юноша напротив, вежливо ждал. Даллес думал, что Гувер, конечно, прав. Глава Бюро отлично разбирался в людях.
– Жалко его отдавать, – заметил Гувер, – но чего не сделаешь, ради безопасности страны. Не смотри, что он на подростка похож. Такие люди, как он, в бою лучше, выносливей. В любом бою, – Гувер подписал приказ о переводе агента Горовица.
– С доктриной Монро мы скоро покончим, – Даллес выбил трубку, – в следующем году Япония откроет войну против Китая. Самураи побеспокоят Советский Союз, на восточных границах. Европа, мистер Горовиц, скоро вспыхнет, как сухое сено. Америка не может оставаться в стороне, нам надо подготовиться. Понадобятся надежные работники, вроде вас…, – Меир, внимательно слушал. Юноша, честно сказал:
– Я знаю языки, но, мистер Даллес, я не умею стрелять, никогда в жизни не водил машину…, – Даллес отмахнулся:
– Вас научат, мистер Горовиц. Через две недели явитесь на службу. Потратите отпуск на знакомство с новым местом работы. Семья ваша не должна ни о чем знать. Вы получите телеграмму, отзывающую вас обратно в Вашингтон, в Бюро.
– А куда я поеду на самом деле? – поинтересовался Меир.
Даллес вскинул бровь: «Вы все узнаете, в нужное время».
Ежедневные отлучки в Хобокен Меир объяснял визитами в нью-йоркское отделение Бюро. Аарон каждое утро, после миньяна, тоже куда-то уходил. Брат говорил, что работает в библиотеке Еврейской Теологической Семинарии, но Меир видел какую-то грусть в его темных глазах.
Они с отцом обедали в ресторане Рубена. Доктор Горовиц расспрашивал старшего сына о Палестине, а младшего о Вашингтоне. Отец, следующей осенью собирался навестить Эстер, в Амстердаме, где проходил международный медицинский конгресс. Дочь написала, что Давид председательствует на секции эпидемиологов.
– Можем вместе поехать, – предложил доктор Горовиц, – посмотрите на племянника, или племянницу, увидим Лондон и Париж. Если вам отпуск дадут, – торопливо прибавил отец.
– Конгресс в ноябре, после праздников, – он взглянул на старшего сына, – с общиной не должно быть затруднений. Ты отправил письма? – Аарон намеревался предложить свою кандидатуру синагогам в Нью-Йорке. Доктор Горовиц обрадовался. Хаим не хотел, чтобы сын уезжал из города.
– Эстер в Европе, Меира я не вижу, – ласково сказал он, – хотя бы ты меня не бросай.
Старший брат кивнул. Меир, краем глаза, увидел, что Аарон покраснел.
Мистер Чарльз, наконец, отпустил его, что-то пробормотав на прощанье. Меиру хотелось думать, что он услышал похвалу, однако юноша не обольщался на счет своих способностей к вождению. Он быстро добежал до простой, деревянной душевой. Для занятий Меир привез в Хобокен старые, времен Гарварда джинсы, потрепанные теннисные туфли и пару спортивных рубашек. Растираясь полотенцем после душа, Меир заметил конверт, в шкафчике. Ему предписывалось явиться на полигон через два дня, в девять вечера.
– С одним вещевым мешком, – гласил постскриптум, – и вашим паспортом.
Вещевой мешок, армейского образца, красовался рядом с его костюмом и ботинками.
– Здесь даже аэродрома нет, – подумал Меир, – наверное, на машине поедем, куда-нибудь.
Он попрощался с молчаливыми охранниками. Брат ждал его в ресторане Рубена, на ланч. Паром отходил через четверть часа. Оглянувшись, Меир увидел форд, с мистером Чарльзом за рулем. Машина выезжала из ворот.
– Садись, – велел инструктор, – подброшу. Держись крепче, – Меир едва успел схватиться за ручку над головой. Форд заревел, стрелка подобралась к восьмидесяти милям в час. Он крикнул: «Я не знал, что можно так быстро водить!»
– Тебе нельзя, пока еще, – отрезал мистер Чарльз. Машина наклонилась на крутом повороте, не снижая скорости. Меир широко улыбнулся.
В ресторане Рубена было шумно, звенел колокольчик за стойкой. Официанты разносили тарелки со знаменитыми, огромными сэндвичами, из ржаного хлеба, солонины и маринованных огурцов. Кока-колы здесь не держали. Рубен подавал имбирное пиво, и лимонад. Аарон сидел у большого окна, выходившего на Пятьдесят Девятую улицу. Мимо пробегали мальчишки-разносчики, с коричневыми пакетами. На улице царила полуденная толчея, гудели такси, автобусы были разукрашены рекламами бродвейских мюзиклов и новых фильмов.
Клерки стояли в очереди к прилавку, где делали сэндвичи на вынос, бизнесмены в шляпах, заказывали ланчи, девушки устроились стайкой в углу. Хорошенькая брюнетка глядела на Аарона. Смутившись, она отвела глаза. Шляпа раввина Горовица лежала на стуле. Темные, вьющиеся волосы прикрывала черная, бархатная кипа. Архивариус «Джойнта», с которым Аарон работал в нью-йоркской конторе, носил похожую кипу.
Не сказав ничего отцу, рав Горовиц пошел в «Джойнт», через два дня после возвращения в Нью-Йорк. Его принял вице-президент, мистер Джеймс Розенберг.
Аарон едва успел сказать, что вернулся из Палестины, где слышал о политике нацистов по отношению к евреям. Розенберг устало прервал его: «Хорошо, рав Горовиц, что вы хотите собрать деньги, в общине, для помощи евреям Германии. У нас есть фотографии, есть люди…»
Аарон откашлялся:
– Вы меня не так поняли, мистер Розенберг. У меня нет общины. Здесь, я имею в виду, – Аарон указал за окно: «В Нью-Йорке. Я хочу, – он поднял темные глаза, – работать в Германии, мистер Розенберг».
В открытое окно слышался шум автомобилей, на Пятой Авеню. Из репродуктора доносилась какая-то джазовая песенка. Розенберг помолчал: «Я позвоню членам совета, рав Горовиц. Будем говорить серьезно».
Все оказалось просто. Нацисты были заинтересованы в том, чтобы на Олимпиаду приезжали туристы. Они легко давали визы американцам, даже еврейского происхождения. В паспорте Аарона не указывалось, что он еврей, однако, как кисло, заметил мистер Розенберг, вряд ли в нью-йоркском консульстве Германии, кто-то бы принял его за китайца. Тем не менее, Аарон, при визите, кипу надевать не стал. В консульстве он впервые, не на фотографии, увидел черно-красный флаг со свастикой. В его паспорте теперь красовалась такая же свастика, на визе. Аарону было неприятно смотреть на страницу.
В августе его ждали в Hochschule für die Wissenschaft des Judentums, берлинской семинарии для раввинов. Доктор Лео Бек, глава семинарии, брал его преподавателем Талмуда. Главным местом работы Аарона становилось представительство Джойнта в Берлине. Европейская контора находилась в Париже. В Берлине Джойнт помогал немецким евреям покинуть Германию. Увидев цифры, Аарон побледнел:
– Мистер Розенберг, почему из ста тысяч человек, в городе, эмигрировало, за год, только шестьсот? Им мало запрета на профессии, мало, что у них отняли немецкое гражданство, мало законов о чистоте расы? – Розенберг курил, сидя на краю стола.
– Рав Горовиц, – зло отозвался он, – они бы уехали, поверьте, но на эмиграцию в Палестину существует квота, а наша с вами страна тоже не всем выдает визы. Ваша задача, отправить этих людей прочь из Германии, каким хотите образом.
– Но куда? – Аарон смотрел на ворох нацистских газет, на фотографию костра перед Бранденбургскими воротами.
– Наш самый опасный враг, еврей, и тот, кто зависим от него. Еврей может думать только по-еврейски. Когда он пишет по-немецки, то он лжёт, – читал Аарон. Рав Горовиц вздрогнул. Розенберг положил руку ему на плечо: «Das war ein Vorspiel nur, dort, wo man Bücher, Verbrennt, verbrennt man auch am Ende Menschen. Гейне они тоже сжигали, рав Горовиц».
– В месте, где сжигают книги, потом будут жечь и людей, – вспомнил Аарон.
